— Не то, о чем ты подумала.
Он достиг низа воротника своей рубашки и вытянул кольцо Моргенштерна на цепочке. Он натянул его на голову и, наклонив вперед, бросил его слегка в ее руку. Оно хранило тепло его кожи.
— Алек забрал его у Магнуса для меня. Ты будешь снова его носить? — Она сжала его в руке.
— Всегда.
Его усмешка переросла в улыбку, и, смело, она поместила свою голову на его плечо. Она чувствовала его дыхание, но он не шевелился.
Сначала он сидел, не двигаясь, но медленно напряженность ушла из его тела, и они наклонились вместе. Это не было горячо и тяжело, но это было общительно и сладко.
Он прочистил горло:
— Ты знаешь, что значит то, что мы сделали… что мы почти сделали в Париже…
— Прогулка к Эйфелевой башне? — Он заправил прядь волос ей за ухо.
— Ты никогда не позволяла мне сорваться с крючка и на минуту, не так ли? Забудь. Это одна из вещей, которые я в тебе люблю. Во всяком случае, та вещь, которую мы почти сделали в Париже… это, получается, вне игры пока что. Если ты, конечно, не хочешь получить малыш-я-вся-горю, когда мы целуемся, эти вещи станут буквальными.
— Никаких поцелуев?
— Хорошо, поцелуи вероятны. Но что касается всего остального…
Она провела рукой по его щеке.
— Мне хорошо, если хорошо тебе.
— Ну конечно мне нехорошо. Я подросток. Как мне кажется, это самое ужасное, что со мной происходило, даже когда я узнал, почему Магнусу запрещён въезд в Перу. — Его взгляд смягчился. — Но это не изменит того, кто мы друг для друга. Это как будто часть моей души навсегда пропала, но это часть внутри тебя, Клэри. Я помню, как ты сказала, что существует Бог или нет, мы сами творим свою судьбу. Но когда я с тобой, я точно не Бог.
Она закрыла глаза, чтобы он не видел её слёзы… слёзы счастья впервые за долгое время. Несмотря ни на что, несмотря на то, что руки Джейса осторожно лежали на его коленях, Клэри чувствовала облегчение, настолько подавляющее, что оно заглушало всё остальное — беспокойство о местонахождении Себастьяна, страх перед будущим, покрытым мраком неизвестности — всё отступало на задний план. Это не имело никого значения. Они были вместе, и Джейс снова был самим собой.
Она почувствовала, как он повернул голову и легонько поцеловал ее волосы.
— Я действительно хотел бы, чтобы ты больше не одевала этот свитер, — пробормотал он ей на ухо.
— Это хорошая практика для тебя, — ответила она, её губы двигались по его коже. — Завтра будут рыболовные сети.
Он был рядом с ней, такой тёплый и родной, она чувствовала, что он смеялся.
* * *
— Брат Енох, — сказала Мариза, поднимаясь из-за своего рабочего стола. — Благодарю, за то, что присоединился ко мне и Брату Захарии так быстро.
Это имеет отношение к Джейсу? спросил Брат Захария. Если бы Мариза не знала его так хорошо, то подумала бы, что в его голосе присутствуют нотки тревоги. Я пару раз заходил проведать его сегодня. Его состояние не изменилось. Енох передвинулся в своей мантии. А я просмотрел архивы и древние документации по Небесному огню. Там есть некоторая информация о том, каким способом он может быть освобожден, но вы должны сохранять терпение. Нет необходимости связываться с нами. Как только у нас появятся новости — мы сами с вами свяжемся.
— Речь идет не о Джейсе, — сказала Мариза, и она двинулась вокруг стола, ее каблуки стучали по каменному полу библиотеки. — Это совершенно о другом.
Она посмотрела вниз. Пол был бережно укрыт ковром, хотя обычно его там не было. Он лежал не ровно, с периодическими горбиками. Покрытие скрывало тонкую структуру мозаики, которая изображала Кубок, Меч и ангела. Она потянулась вниз, взяла угол ковра и дернула его в сторону.
Безмолвные Братья не ахнули, конечно, они могли издать ни звука. Но шум заполнил мозг Маризы, напоминая духовное эхо шока и ужаса. Брат Енох отступил на шаг, а Брат Захария поднял одну из своих длинно палых рук и закрыл ею себе глаза, будто бы мог этим движением пресечь то, что его покорёженные глаза видели перед собой.
— Этого не было сегодня утром, — сказала Мариза. — Но когда я возвратилась сегодня днём, это уже было здесь.
Первой её мыслью было то, что какая-то птица случайно залетела в библиотеку, а затем умерла, сломав себе шею об одно из высоких окон. Но, когда она подошла ближе, до её дошло, на ЧТО она смотрит. Она ни словом не обмолвилась о шоке, который прошиб её изнутри, как стрела или о том, как она шатаясь побрела к окну и её тошнило от того зрелища, на которое она смотрела.
Пара крыльев, только не совсем белых, а как будто в них было некое сочетание целой цветовой гаммы, что переливалась и сияла, пока она рассматривала всё это: бледно-серебристый с фиолетовыми прожилками, переходящими в тёмно-голубой, а каждое из перьев будто бы отлито из золота. А далее, у самого основания были отвратительные огрызки костей и сухожилий.
Ангельские крылья… крылья ангела, те самые, что были отодраны от тела настоящего ангела. Ангельским ихором, что цветом напоминал жидкое золото, был изгваздан весь пол.
На верхушке крыла был прикреплён сложенный лист бумаги, адресованный Нью-Йоркскому Институту. После того, как Маризе плеснули в лицо немного воды, она взяла бумажку и прочла, что там.
Записка оказалась короткой — в одно предложение — и была подписана именем очень знакомым ей почерком, в котором был отголосок Валентинской скорописи, который она встречала в его письмах, написанных сильной и уверенной рукой.
Но там значилось не имя Валентина. Это было имя его сына.
Джонатан Кристофер Моргенштерн.
Она отдала вещь Брату Захарии.
Он забрал листочек из её пальцев и развернул его, прочитав, как и она, одно единственное слово из Древне Греческого языка, начирканное довольно завихренистым почерком в верхнем углу листа.
«Erchomai» — говорилось там.
Я иду.
Поцелуй повара — лат.
Отрывок из Упанишад (Упанишады — религиозно-философские трактаты, часть Вед).
Ад будет двигаться (лат.)
Роберт Фрост. «У леса снежным вечером».
Ветис/Велтис — злой дух, искуситель святых (библ.)
мексиканский кофейный ликёр
Здравствуй и прощай, брат мой (лат.)